Мария Панкевич — почему важно говорить о заключенных женщинах

В конце 2015 года вышла первая книга Марии Панкевич «Гормон радости». Мы поговорили с автором о том, почему важно говорить о заключенных женщинах, какой образовательный сценарий работает лучше всего и зачем иногда нужно превращать свою жизнь в трэш.

О литературном закулисье

Никогда не видела себя в какой-либо другой сфере помимо литературно-публицистической. В шесть лет у меня появилась печатная машинка, на которой я осуществляла первые литературные потуги. Но в двенадцать благодаря телику я сбилась с пути — влюбилась в актёра Дмитрия Нагиева и твердо решила стать журналистом. Цель была простой — таким незатейливым образом познакомиться со всеми, кто мне интересен, ну и, конечно, завоевать симпатии своего «кумира». Я была первой, кто взял интервью у Геннадия Бачинского и Сергея Стиллавина — и это было и их первое интервью. Славное было времечко! Моднейшее радио «Модерн», клуб «Молоко», «Там-там»… В тринадцать лет у меня уже была своя рубрика в молодёжном глянце о широко известных в узких кругах рок-деятелях, позже я публиковалась во многих федеральных и региональных изданиях. Правда, сейчас мне гораздо интереснее писать о себе, нежели о прочих, но я нахожу это естественным этапом в творческой жизни.

Иногда мне кажется, что я специально превращаю свою жизнь в какой-то невероятный трэш с одной целью — чтобы было, о чем писать

У меня довольно хорошая память, я могу восстановить, например, конкретные слова и интонации, воспринятые много лет назад. За годы впечатления отстаиваются, ненужное уходит, образы получаются более выпуклыми. Так что мы с вином садимся за комп, я вспоминаю, переживаю, страдаю и цокаю свои текстики. Процесс очищающий, мучительный, болезненный, но он стоит того, поверьте. Потому что после страданий, как известно, неизбежно наступает катарсис. Когда редактор издательства, например, пишет тебе, что это классно, по-настоящему классно! Или когда незнакомые люди подходят к тебе и хвалят твой роман. Или когда звонят с «Мосфильма» и просят тебя выбрать время, чтобы поговорить «о кино»… Это круче оргазма, точно вам говорю. Потом ходишь и загадочно улыбаешься еще несколько дней.

Иногда мне кажется, что я специально превращаю свою жизнь в какой-то невероятный трэш с одной целью — чтобы было, о чем писать. А может, это и отговорки. В любом случае, уверена, что у меня уже не судьбинушка, а настоящая биография. Но, несмотря на внешнюю открытость, я держу интригу и не собираюсь рассказывать, что в описанном произошло со мной в действительности, а что — выдумка. Ведь тогда весь смысл уходит.

Еще один совет — гуляйте почаще и без плеера, слушайте, подслушивайте, подсматривайте за разными людьми. Не надо бояться. Тогда текст получится правдивым. Этому почему-то учат в Театральной Академии, а вот на журфаке нет. Странно, правда?

О “правозащитном” тренде в искусстве

В моей первой книге, “Гормон радости” все истории документальны. Написаны на основе реальных уголовных дел, которые я держала в руках, и историй, рассказанных мне бесчисленными знакомыми. Вообще есть такая тенденция в литературе, публицистике, социальном процессе — внимание к правам женщин. В частности, заключенных. Как оказалось, почти одновременно с моей книгой в Москве вышел сборник публицистики феминистки Надежды Сухаревой на ту же тему — женского тюремного вопроса. Режиссер Магдалена Курапина, основательница театра “МЫ” написала и поставила пьесу с красноречивым названием “неУДОбные”.

Сейчас есть такой… хипстерский тренд — мол, не буду думать о плохом — и тогда оно меня никогда не коснется; буду на своем позитивчике, слетаю в Тайчик, возьму гостишку, отдохну на морьке, почитаю Ошо, посмотрю ролики Толле на Youtube, схожу на йогу, а вся эта чернуха не для меня

Представьте: многие заключенные женщины, чья вина не доказана, содержатся в тех же невыносимых условиях, что и рецидивисты. А если через год или два (у нас же чудовищная волокита, процессы тянутся годами), суд им вынесет оправдательный приговор, кто, скажите, вернет им утраченное здоровье и нервы?

Моя книга скорее гуманистическая, я пока не занимаюсь правозащитной деятельностью. Я просто говорю об этом — и хочу, чтобы человек, который ее прочел, стал чуточку добрее, хотя бы немного задумался. Сейчас есть такой… хипстерский тренд — мол, не буду думать о плохом — и тогда оно меня никогда не коснется; буду на своем позитивчике, слетаю в Тайчик, возьму гостишку, отдохну на морьке, почитаю Ошо, посмотрю ролики Толле на Youtube, схожу на йогу, а вся эта чернуха не для меня. Но это недальновидная позиция глупого человека. В любом государстве возможны юридические ошибки. И никто не застрахован от того, о чем я пишу.

В идеале, конечно, мне хочется поспособствовать пересмотру условий содержания заключенных женщин. Но для этого нужны единомышленники. Так, например, весной у нас планируется театрально-литературный проект — постановка пьесы Магдалены Курапиной плюс мои книги в продаже.

О второй книге и тоталитарной секте

Моя “Долина красоты” выйдет в конце 2016 года и будет, как и “Гормон радости”, остросоциальной. Я расскажу о собственном опыте жизни и обучения в школе-интернате Щетинина. Этот экспериментальный педагогический проект в свое время заручился поддержкой на всех уровнях и существует до сих пор. Люди со всей страны везут туда своих несчастных, непокорных, нежеланных, ненужных, гениальных детей. Таких, какой была я в нежных пятнадцать, когда родители, желая уберечь свою кровиночку от искушений мегаполиса (клубов, алкоголя, рок-концертов — сами знаете) отправили меня в закрытое учебное учреждение.

По сути, школа Щетинина — это тоталитарная секта, где ребенка подвергают психологическому насилию, где действует ряд строгих запретов. Где у тебя не остается выбора: либо хорошо учиться и правильно себя вести, либо мыть полы, мешками чистить картошку, тазиками резать лук и убирать за своими товарищами. Впрочем, одно другого не исключает, трудовая нагрузка почти у всех детей одинаковая. Там я проучилась полтора года — и за это время стала очень замкнутой.

Вернувшись, я поначалу не могла заставить себя повысить голос в маршрутке — и каждый раз проезжала свою остановку. Для выхода из этого состояния мне понадобилось много сил и времени — не один год. Чтобы теперь спокойно сидеть и разговаривать с человеком, а не краснеть и что-то мямлить себе под нос.

Об образовательных сценариях

Так что я категорически против педагогических экспериментов, которые связаны с помещением детей в несвойственную им закрытую среду. Не нравится мне и наша система среднего образования с ее обязаловкой-принудиловкой. По-моему, есть два приемлемых образовательных сценария.

Первый — домашнее обучение, если есть такая возможность. Родители видят склонности ребенка (а они выявляются рано, к десяти годам точно) и позволяют ему углубляться в то, что у него хорошо получается. Интересует компьютер — пусть становится программистом. Нравится читать, писать, учить языки — зеленый свет переводчику.

Второй вариант — голландская система, в которой ребенок до третьего класса учится всему, а потом выбирает специализацию и развивается преимущественно в этом направлении.

Переход книги в цифру и социальные сети — явление временное, интересное лишь поначалу

Помню, как в начальной школе меня хотели оставить на второй год по математике: я плохо видела, не успевала записывать, мучилась с контрольными и считала себя каким-то дауном на фоне всего класса. Зато в школе Щетинина я легко освоила и логарифмы, и интегралы, потому что учиться лучше, чем работать. А ведь я по натуре бунтарь и не понимаю, почему должна заниматься тем, что мне не интересно. Та же система ЕГЭ или требования к написанию диплома в вузе требует гибкости только одной стороны — студента. Если он талантлив, то обязан подстраиваться под нее, в противном случае остается “за бортом”. Учителя, между тем, не пойдут ему навстречу, а будут требовать стандартов.

Например, я писала диплом на журфаке СПбГУ — о медиаобразе Эдуарда Лимонова. Я подошла, что называется, творчески: взяла серию интервью и подобрала плакаты художника Павла Лосева, иллюстратора знаковой газеты “Лимонка”. И что же? Комиссия разнесла меня в пух и прах, поставила двойку, квалифицировала работу как нон-конформистскую, а иллюстрации охарактеризовала как «пропагандистские». Пришлось писать новый диплом про “умный глянец” TOPKIDS — журнал, который мы делаем в Москве. Красивые дети и богатые родители, статьи про воспитание и психологию — вот это на защите прокатило. Разве это справедливо?

О книге как “понте”

Сейчас очевидна тенденция — быть начитанным, образованным человеком. Развлечений так много, и они так быстро надоедают, что всё больше людей осознают: важно то, что остается внутри при соприкосновении с культурой. А еще качественная печатная книга становится культовым объектом, уделом богатых (и интеллектуально, и материально) людей. Красивая книга в красивом книжном шкафу становится украшением дома; тем, что ты демонстрируешь гостям. Именно это теперь считается “понтом” — а не поездка на Бали или кутёж с размахом. А переход книги в цифру и социальные сети — явление временное, интересное лишь поначалу.

Interview: Анастасия Белик

Photo: Татьяна Жукова

Make-up: Регина Тагабис

Producer: Анастасия Белик и Соня Майкро

Location/accessories: 22.13 GIFT Санкт-Петербург, Большой проспект П.С., 44