Марина Кацуба: в литературе она — Королева поэтов и стихов

Марина так любит тонуть,

Склонившись над вырезом платья.

Марина пускает в объятия

Любого. За десять минут

Марина наставит на путь.

И если понять и внимать ей,

Ее похвала и проклятья

Куда-нибудь вас приведут.

Марина Кацуба

Кто они — современные поэты? О Марине Кацуба говорят: «пугающая своей разносторонностью». В литературе она — Королева поэтов, наставник. В музыке — вдохновение. В модном мире — продюсер масштабных коммерческих и фэшн-съемок в Санкт-Петербурге и Москве, а также съемок для федерального глянца. В мире журналистики успела поработать редактором, публицистом, интервьюером, копирайтером. В жизни — человек, адекватно оценивающий реальность, по-детски непосредственный и, в то же время, до ужаса самокритичная, целеустремленная, сильная личность.

Когда читаешь Ваши произведения, иногда складывается ощущение, что написаны они взрослой, прожившей жизнь дамой, что абсолютно не вяжется с образом юной улыбчивой девушки. С чем связан такой диссонанс внешности и содержания?

Это внешнее восприятие. Люди, которые находятся в моем близком круге, вряд ли так думают. Во-первых, потому что они видели меня утром (смеется). Во-вторых, потому что у меня действительно очень богатый жизненный опыт. Я торопилась жить, я сменила кучу работ, была пару раз замужем. А кто торопится жить, успевает очень много всего: и хорошего, и плохого.

Я читаю стихи разных поэтов, общаюсь со многими лично и ничего от них не жду. Но бывает, что даже я впадаю в ступор. Допустим, мне в интернете пишет какой-то молодой или пожилой автор. Потом я с ним встречаюсь и думаю: «В смысле? Это нереально, этот человек не может так писать. Ему же семнадцать, и он ничего не знает про мир». А его тексты такие, что полночи можно перечитывать. Или наоборот, тексты — витиеватая попса, а приходит человек, который должен был сняться во всех ролях, которые украл у кинематографа Безруков. Не связано это между собой. Можно быть веселой или злой, строгой или ласковой мимимишкой с мальчиком. Творчество— это творчество.

У Вас есть даже строчка в одном стихотворении: «С уважением, старая девушка в черном платье»…

Это ощущение себя. Я много знаю про отношения между мужчиной и женщиной, про отношения людей в целом. Я не придумываю ничего в своих стихах. Они все построены на сублимации, то есть, пропущены через себя. Я, к сожалению, не пишу сказок. Все мои стихи строятся вокруг меня и моего опыта. Можно сказать, что я эгоцентрик, а можно сказать, что я честный человек и ничего никому не вру.

Что думаете по поводу клише о внешности поэтов. Особенно женщин. Это влияет на восприятие творчества?

Из-за связанных с внешностью клише, некоторые считают меня поверхностной в определенной степени. Да, моя работа сопряжена с модной индустрией. Но если я хорошо выгляжу, это еще ничего не говорит про мои стихи. Отнюдь. Это одна из моих основных мыслей, касающихся литературной среды и поэзии. Эпоха перестройки, девяностые годы полностью провалили культурный уровень в нашей стране. Эпоха «пить водку в подъездах и не мыть голову». Благодаря этим прекрасным, может быть, в плане талантов и текста людям, их внешнему облику, образ поэта стал вот таким. Будто все мы немытые мальчики и невостребованные девочки, которых никто не хотел, не хочет, и потому они начинают писать стихи. Человек должен думать не только зачем, но и в чем он выходит на сцену, и тогда он имеет права ждать отдачи от зрителя. Значит, мы не будем плескать друг на друга пивом, ругаться матом. Значит, поэтический вечер будет камерным мероприятием, посвященным поэзии, а не полупьяной субкультурной тусовкой. Я выхожу выступать в платье, аккуратно накрашенная, хотя в рабочие, съемочные дни иногда не умываюсь и хожу в футболке своего парня. Я хочу, чтобы люди выключали сотовые телефоны и приходили с цветами. Не лично на мой вечер. Хочу, чтобы на любое литературное мероприятие люди так приходили. Потому что это уважение к себе и уважение к жанру. Я ценю каждого поэта или поэтессу, которые это понимают, избегая нетрезвой неадекватности, грязи и песен под гитару во дворе.

Всему этому нужно сказать: до свидания. До свидания, девяностые, фильмы с Панкратовым-Черным, Кокшеновым, фестивали на которых Михалков с Пугачевой рекламируют пиво «Балтика» и все это прочее дерьмо (смеется).

Вы говорили, что пишете «от невозможности не писать». А пробовали не писать? Не считая вынужденных, связанных с работой пауз.

Да, конечно. Каждый разбирается со своим талантом или потребностью в творчестве как может. У меня были перерывы в литературной деятельности на несколько месяцев, но потом всегда происходил болезненный срыв.

Это эмоциональный ресурс. Соответственно, если ты просто переполняешь его, нарушаешь схему выражения себя, это чревато депрессией, неадекватным поведением, ссорами с близкими людьми. Ни чем хорошим это не обернется. За последние пять лет я со своей творческой сущностью сжилась, договорилась и не испытываю ее терпение, чтобы последствия ни меня, ни окружающих не огорчали.

Вы занимались журналистикой, долго работали редактором. Были любимые темы, наиболее волнующие и преобладающие?

Отчасти, современная литература, хотя у меня недостаточно богатая теоретическая база. У меня техническое образование. Но я много читала и читаю. Живо интересуюсь литературой, особенно современной. В далеком подростковом возрасте даже работала литературным обозревателем газеты «Реакция». Литература мне всегда будет интересна. Но это понятно, если ты сам шьешь платья, то всегда будешь интересоваться всеми, кто шьет.

А еще я очень люблю жанр интервью. Марк Твен говорил, что невозможно за короткую беседу с человеком что-то узнать о нем. Можно согласиться с этим заявлением. Но почувствовать человека, задав ему десять вопросов за час, можно, если вопросы будут правильными. Это одно из моих любимых ощущений. Если и скучаю по журналистике, то именно по интервью, когда ты не один на один с текстом. Ты видишь новых людей, они могут дать тебе знания, могут двумя словами тебя чему-то научить. Как я написала во вчерашнем стихотворении — каждый человек радость. А для замкнутой работы со словом у меня есть стихи.

Однажды Вы давали лекцию «Виды странных личностей, которые пишут стихи. Чем хороши и чем опасны поэты». Так чем же?

Ничем не опасны. Сейчас такой мир, такая перенасыщенность информационного пространства… Раньше, когда не было интернета, и была одна правда в Советской Энциклопедии, поэты были опасны потому, что они были голосом народа. Поэтому и была цензура, преследовали, прижимали и рассказывали, что им говорить. Сегодня, в этой каше информации и творческого потока, мне кажется, поэты не опасны. Опасны одержимые люди, маниакально увлеченные какими-то идеями. Харизматичные, способные за собой привлечь толпу. Если они при этом поэты, тогда все еще хуже.

А хороши поэты могут быть только одним — своей поэзией. Или плохи. Могут расти в ней, развиваться или погибать. Посвятить ей всю жизнь или задвинуть свой талант к черту и зарабатывать бабки. Поэт — это тот, кто делает стихи, а какой он человек никак не связано с тем, какие у него стихи. Вот это надо понимать.

Но ведь когда анализируют произведения, допустим, в школе, привязывают их к биографии. Например, говорят, что Ахматова, в стихотворении о Летнем саде, когда писала «Я к розам хочу в тот единственный сад…», она говорила о смерти.

Такой глубокий анализ, мне, конечно, кажется смешным. Это скорее прикладная наука, немножечко на пустом месте выдуманная. Есть авторы, художники, дизайнеры, музыканты, которые умеют создавать свою вселенную. Они могут из ничего ткать целый мир, который их личности не касается совершенно. Это очень круто. Это, может, и есть — гениальность. Я из другого рода авторов. Я «пою» то, что вижу, то, что пропускаю через себя. Моя поэзия местами биографична. Но лет, наверное, с пятнадцати я начала расставаться с парнями, которые, после того как я напишу стихотворение, мне говорят: «Так, в смысле ты не счастливая роза?» Если человек настолько буквально воспринимает мою поэзию, мы не сможем нормально сосуществовать.

Вы бы оставили какой-нибудь совет-инструкцию тем, кто в будущем будет анализировать Ваши произведения?

Бросьте это дерьмо.

Емко.

Мне нравится Ваша фраза «Лучшие мужья — это бывшие мужья»…

Это просто афоризм, который смешной, потому что так моя судьба сложилась. На самом деле, гордиться нечем особо. Разве что тем, что мне удалось сохранить хорошие отношения с бывшими супругами, честные, открытые, дружеские.

Но сегодня скорее удивительно, когда люди расстаются в хороших отношениях.

Дураки все. Ругаются, доказывают друг другу кто плохой. Со мной очень сложно действительно поссориться. Съязвить, накричать, сказать гадость — это я легко могу спродюсировать. А сильно поссориться, чтобы я разозлилась на человека и вычеркнула его навсегда, тяжело. Я не злой человек и открытый. И давно научилась прощать.

Вы участвовали в проекте «VERSUS-battle». Стали единственной девушкой-победителем. Men’s Health написал о Вашем выступлении: «Петербуржская поэзия в актуальной упаковке». Согласны с таким определением?

Это Men’s Health. У каждого издания есть формат и читатель. Журналисты не могут писать что хотят, формат — это рамки. Чтобы прекрасные мужики, интересующиеся тем как сбросить животик, актуальными ароматами и самыми красивыми сиськами января, заинтересовались литературными процессами, им дают такую формулировку. В этом нет ничего оскорбительного и дурного. Я сама, делая коммерческие съемки, работаю в жестком формате. И в таких рамках гениальные люди делали гениальные продукты. Так и случаются прорывы, перевороты в публицистике.

Вообще, участие в «VERSUS» и ажиотаж, начавшийся потом, повлияли на Ваше творчество? На личность? Привлекли новых читателей?

Многие думают, что это был супер искренний протест. Другие, что это был пиар ход. На самом деле, это была шутка. Для меня очень смешная. Да, я в определенной степени сноб, и понимаю, что целевая аудитория баттла не готова разделить мое чувство юмора. Но шла я с полным пониманием формата мероприятия. Приходить на «VERSUS» и удивляться, что чувак шутит про твою вагину, это как приходить в бассейн и удивляться, что все в купальных костюмах. То есть, если тебе не нравится передача «Дом 2» — не смотри ее. Зачем смотреть и говорить: «Господи, какая безнравственность». Это глупо. В мире есть очень много всего, а ты просто исключаешь то, что тебе не нравится. Мне потом в течении трех месяцев каждый день писали школьники: «Где твои сиськи, малыш?», «Умри, сука» или «Давай поженимся» — все что угодно. Я хлебнула такого хайпа, что пока оставлю свое чувство юмора при себе.

В то же время «VERSUS» не так плох. Некоторое количество участников обладают очень качественным слогом, хорошим словарным запасом или уникальной техникой речитатива. Баттл— субкультурное, но актуальное явление. То, о чем они читают — второй вопрос. Бог с ним, дадим им еще времени перерасти комплексы, докурить траву, докататься на тачках, дотрахаться с телками. Может, позже они всем нам расскажут что-то грандиозно важное. Я не исключаю такой вероятности, ни в коем разе.

Вы очень четко разграничиваете работу и творчество. Почему не хотите зарабатывать своими стихами? Талант не продается или не будет оценен по достоинству?

Чтобы продавать стихи, нужно из творческого процесса перенести свой творческий продукт в коммерцию, меня это пугает. Это рискованно, потому что, наверное, первое время у меня не будет денег на такси и туфли. Я сама себя обеспечиваю, у меня нет материальной поддержки от родителей или от бывших супругов. Да и в целом, страшно продать самое ценное, что у меня есть.

Поговорим об авторском праве. В 2013 году Вы рассказали, как Вас задело то, что люди публикуют на своих страницах Ваши произведения под своим именем… Вы известная личность, у Вас два сборника. Все еще беспокоит такой варварский способ восхищения?

У меня были загоны в юности на эту тему. Я гневно писала в «Вконтакте» всяким девочками, присвоившим мои тексты. Прошло. Делайте, что хотите. Мне присылают иногда ребята рэперы треки, где какие-то подростки берут мой стих, записанный в аудио в очень плохом качестве, делают из него куплет и вставляют куски своего «йоу» (смеется). Ну что здесь можно сделать? Так же и с фото. Видела кучу своих фотографий на аватарках людей, которые не знают, что я Марина Кацуба — поэт, они просто нашли прикольную фотографию, поставили себе и нормально, красивая телка. То же с нашими моделями. Кто-нибудь снялся в кампейне для Европы, а потом ты идешь по Купчино и видишь на дешевом ларьке ее лицо и грудь в белье. Это происходит с чем угодно. Меня это больше не беспокоит. Не хочешь, чтобы так было — не выкладывай стихи в сеть. Положи в стол их, покажи двум людям и то, один из них у тебя их спи*дит (смеется). Такова судьба.

А в стол вообще много уходит?

Уходит. Всегда по-разному. Я — эмоциональный человек. У меня менструальный цикл, цикл продуктивности работы, цикл отношений с молодым человеком сплетается в некую синусоиду или косинусоиду. Бывает, что я пишу и выкладываю все, а потом читаю и думаю: «Да говно! Не сильно, надо было доработать». А бывают периоды затишья, когда я над каждым текстом размышляю и размышляю, а потом вообще удалю все к черту, удалю пятьдесят стихотворений. На работе не могу себе этого позволить, но в творчестве… Это мое, хочу — удаляю, хочу — в стол пишу.

То, что Вам легче писать о каких-то грустных моментах и переживаниях, это личный выбор каждого поэта или все-таки связано с русской ментальностью?

Это сложный вопрос. Пятьдесят лет мне будет, я с тобой на эту тему поговорю. Стараюсь сейчас проанализировать, почему так происходит. Может, это внутренний сплин, потому что моя сущность такая. Без всего, как говорится. Потому что у меня дурной вздорный характер, я тороплюсь в личной жизни или потому, что мы живем в такой стране.

Это может быть обычное русское желание поныть?

Есенинщина? (смеется) Нет, не думаю. Это слишком простой ответ. Если на сложный вопрос ты находишь слишком простой ответ, не интуитивно, а методом анализа, значит ответ не верный. Надо подумать еще. Но мне это интересно, конечно. Как только я пытаюсь написать что-то веселое, получается нечто слишком глубокое или циничное. Веселое, но все равно, знаешь, с грустинкой какой-то. Мой лучший друг говорит, это потому, что я прожила очень много жизней и у меня такая ментальная память, что я не только за свои двадцать девять лет отдуваюсь, а еще, возможно, за восемнадцать войн, палачей и Жанну Д’Арк, например. Красивая версия.

Можно ли назвать современный поэтический процесс или его восприятие популяризацией? Эти многочисленные группы в социальных сетях, связанные с поэзией… Сегодня человек нуждается в поэзии? Это «хипстерство» или действительно потребность?

Это гораздо более глобальный процесс. Поколение 80х-90х дважды рожденное. Была советская система, потом перестройка. Те ребята, которые младше двадцати совсем другие. У них свобода выбора и ответы на все вопросы в «Яндексе», есть возможность все подстраивать под себя. Они уже основательные потребители. А в нас вбивали идеалы, которые позже оказались ничем, и альтернативы не предложили. Потерянное поколение — это означает, что оно легко адаптируется к любым условиям, не имеет общей системы ценностей. Никакой. Каждый сам ее выстраивает и перестраивает бесконечно, сравнивая себя с окружающим. Самая важная черта у нас, дважды рожденных — это рефлексия. Одной правды нет, а ты ее ждешь, ты воспитан так, что тебе она нужна. От этого количество творящих людей так велико. Каждый желает свою реакцию как-то зафиксировать, поделиться с миром. Мол, а вы что про это думаете? А у вас как? Или я один тут сижу, и мне кажется, что полный бред происходит? А что правильно? А где брать деньги? А кем работать? А зачем я вообще учился в институте? «Хипстерство» — маленькая, выросшая из этих глобальных процессов, субкультурка. Первая волна поколения перестройки вообще почти целиком вымерла. Те, кому сейчас должно быть сорок. Они глубже чем хипстеры переживали все, с героином. Выжившие превратились в просветлённых техно-веганов, которые медитируют и ничего никому не рассказывают. Потому что точно знают, что ничего не знают.

Вы столько всего уже успели. Чего еще не хватает?

Единственное, пожалуй, чего мне не хватает — это семья и дети.

Интервью: Маша Шмаша

Фото: Саша Почобут

Продюсер: София Расова

Редакция выражает благодарность кафе-бару «Co-op Garage» в Санкт-Петербурге за место проведения съемки и интервью.