Елена Федотова — редактор спецпроектов газеты Коммерсант

«Девяностые, драйв, кайф, рождение новой журналистики»
Елена Федотова — редактор спецпроектов газеты «Коммерсант» в Санкт-Петербурге и преподаватель Северо-Западного института печати рассказала о жизни журналиста и о том, насколько реален афоризм «Выбери себе работу по душе, и тебе не придётся работать ни одного дня в своей жизни» после 25 лет в профессии.

Это обо мне и не обо мне, афоризм несколько странно звучит. Подразумевается, наверное, что ты выберешь себе работу по душе и тебе придётся не работать, а наслаждаться жизнью. Дело в том, что журналистика — труд, это даже физически тяжело, не говоря уже о том, что есть моральные аспекты. Мне нравится эта работа и, с одной стороны, я получаю удовольствие от жизни, а с другой, работаю, и сам процесс мне тоже очень нравится. Когда начинала, когда была ещё студенткой, подрабатывала в разных местах. Кем я только не была, но и тогда казалось, и сейчас, по прошествии многих лет, что журналистика самое интересное занятие в жизни. Для меня точно.

Как Вы относитесь к процессам, происходящим в СМИ с точки зрения внедрения новых технологий? Вы согласны с тем, что прошёл век печатных изданий, как и «золотой век» телевидения?

Не согласна с этим утверждением абсолютно. К новым технологиям я отношусь прекрасно и понимаю, что без этого никуда в современной журналистике. Смотря что мы держим за новые технологии. Если мы говорим об интернет-СМИ, то я считаю, что они существуют на тех же правах и условиях, что и печатные. Когда у нас только появились компьютеры, в девяностые годы, уже начались разговоры о том, что скоро печатной прессы не будет, а она живёт. Не могу сказать, что процветает, конечно же, но живёт и вряд ли когда-нибудь исчезнет. Ну во всяком случае на мой век хватит! Все равно, что говорить, будто книги вдруг исчезнут и мы все перейдём на электронные. Но согласитесь, это даже не то ощущение, совершенно другие эмоции вызывает. То же самое с газетой — всегда будут читатели печатной прессы. Что касается глянца, например, вряд ли какой-либо интернет ресурс может сравниться с глянцевым журналом, с тем ощущением, когда ты его держишь в руках, листаешь. Новые технологии в средствах коммуникации, в средствах изготовления любого продукта — это очень здорово. Но это вовсе не значит, что как вид печатная пресса исчезнет. Уверена, хотя бы в обозримом будущем она будет с нами.

Касательно этой же темы, но в другой плоскости: Вы много пишете в своих статьях и на своей странице в Фейсбуке о различии поколений.

Ну не так уж и много!

Не много, но эта мысль как лейтмотив: почему люди больше всего лайкают круассаны или почему Ваша студентка не знает, что такое реклама, а в одной из Ваших заметок есть фраза: «В отличие от интеллектуальной элиты, с финансовой все понятно».

Я не могу сказать, что как-то противопоставляла одно поколение другому. Если мы говорим о журналистике, речь идёт об уровне образования и об уровне интереса к своей профессии. При этом можно быть вовсе не из молодого поколения, а из какого угодно. Мне не кажется, что нынешнее поколение как-то отличается от моего. Мы как раз очень близки, а если кто-то чего-то не понимает: они — студенты и они научатся, это нормально. Я тоже когда-то была студенткой и много в профессии не знала. Да и сейчас многого не знаю в жизни. Дело в другом — кто приходит в журналистику, с какой целью, с какими ориентирами? Не их вина в том, что они такие необразованные и, скажем, «неосознанные». Может быть, их плохо научили, а может они и сами плохо учились. Конечно, сейчас есть некие тенденции в функционировании прессы, которые провоцируют очень легкомысленное отношение к журналистской профессии. Если пиарщик звонит и просит прислать ему верстку будущего материала, то, конечно, он не знает и не читал закон о СМИ. Но ведь, честно говоря, огромное количество людей вообще не понимают, что читать, куда смотреть, кому можно верить. Громадная пропагандистская машина работает достаточно успешно, сбивает ориентиры. Если человек не подготовлен к восприятию свободной прессы, если он не хочет пока самостоятельно мыслить, он и не будет этого делать, потому что нет среды, которая создаёт ему такую возможность, как мне кажется.

Много говорят о том, что молодёжь деградирует. О том, что низкий уровень образованности, неправильная расстановка приоритетов, отсутствие моральной составляющей…

Все это абсолютные мифы и штампы. Молодёжь во все времена остаётся молодёжью. Что касается приоритетов, они с возрастом меняются. Какие приоритеты у молодёжи? Любовь — и это правильно, когда же ещё любить, развлечения — это тоже правильно, они же молодые. Я это отлично помню и знаю по себе. Все это не мешает движению вперёд, и я абсолютно не согласна с тем, что молодёжь деградирует. Мне кажется, что она прекрасная, чудесная и умная. У меня масса интересных студентов и они задают интересные вопросы, хотят чего-то, а когда человек чего-то хочет, это уже здорово. Молодёжь прекрасна, но быть снова молодой я бы не хотела.

Почему?

Во-первых, очень дискомфортно, когда у тебя все впереди, очень тревожно. Если подумать о том, сколько иллюзий ещё разрушится, с какими трудностями в жизни встретишься и как будет ещё тяжело и больно, то как-то не хочется это все повторять. Хотя существует миф о женщинах в возрасте — мол, все хотят быть молодыми. Не все, самодостаточность как раз приходит в период зрелости и, во всяком случае, из моих знакомых женщин среднего возраста нет тех, кто хочет быть двадцатилетними. Здоровье, красота, фигура — одна история, а вот по сути, по внутреннему какому-то ощущению, очень здорово, если человеку комфортно в своем возрасте, значит он не зря проживает эту жизнь.

То есть Вы не согласны с тем, что есть некие «лучшие годы»?

Как вам сказать… Все зависит от человека. Моя мама, например, говорит, что лучше её годы были в студенчестве. Я же могу сказать, если речь о профессии, что мои лучшие годы были в газете «Деловой Петербург». Это был 2000-2009 год. До этого было очень интересно работать в газете «Час пик»: девяностые, драйв, кайф, рождение новой журналистики. Мы всё открывали, изобретали велосипед. Что касается лучших лет жизни, если отвлечься от профессии, трудно сказать. Мне кажется, что все годы у меня были неплохие, несмотря на разные жизненные ситуации. Конечно, были периоды какого-то счастья необыкновенного, но когда они ушли, тоже в общем оказалось, что это неплохо.

Мы всегда боимся потерять какое-то время, куда-то спешим что-то успеть. Стоит спешить? В любом возрасте человек может быть таким же волевым, функциональным?

Спешить стоит в любом в возрасте. Я пока ещё не знаю, что такое старость, но пристально к этому приглядываюсь. Для меня пример —моя мама, которой 86 лет. Она вменяемый образованный человек и открывает мне удивительные и грустные вещи. Говорит о том, что появляется абсолютное одиночество, когда не с кем общаться и некуда спешить. Такой момент обязательно настанет. Я не думаю, что в любом возрасте человек может оставаться мобильным и активным. Наступает период, когда проходит интерес ко многим вещам. Скорее всего, это и есть старость и хорошо бы к этому быть готовым. Хотя, наверное, к старости подготовиться невозможно.

Что для Вас самое привлекательное в работе журналиста?

Если можно так сказать, это дух редакции. Когда прихожу в редакцию, чувствую, что я на месте, мне комфортно. Для меня самое главное в работе — это редакционная атмосфера, которую создают люди, работающие рядом со мной. Есть нечто, что витает в воздухе. Для меня важно чувствовать и понимать, что ты находишься на своем месте. В жизни приходится заниматься разными вещами, и вы наверное знаете по себе: приходишь куда-то, а у тебя ощущение, что ты здесь не нужен, тебе тяжело, тебе не интересно, смотришь на часы, ждёшь чтобы это закончилось — очень тягостное состояние.

Какое самое странное, необычное, интересное редакционное задание получали? В Вашей практике наверняка есть масса историй…

Пожалуй, есть истории из первой половины 90-х годов. Тогда в Петербурге не было круглосуточных магазинов, только-только появлялись ночные клубы и открылось ночное кафе на Загородном. Моим заданием было проехаться по разным ночным заведениям и сделать репортаж. Считалось, конечно, что там бывают одни проститутки и бандиты. Отправились мы в ночной клуб вместе с двумя молодыми людьми — коллегами из редакции. Клуб этот назывался, кажется, «Калипсо» и находился в здании бывшего Кировского райсовета. Входим туда — полумрак, диваны, танцпол , музыка гремит — и ни души. Никакого очага разврата. В общем, мы чудесно провели время, забыв обо всём — танцевали до утра совершенно одни.

Тогда же, в 90-е, я брала интервью у супермодели Клаудии Шифер. Её первый раз пригласили в Россию, в Петербург, участвовать в жюри конкурса красоты «Северная Пальмира». Она приехала с охраной и вместе с мамой — её личным менеджером, тоже стройной красивой женщиной. У меня даже есть фотографии одного из наших фотографов, сделанные, когда снимать Шиффер было нельзя — она была без макияжа, во время прогулок по городу. Эта девушка меня совершенно очаровала. Она была удивительно хрупкой, а вовсе не пышногрудой блондинкой, которой казалась на фотографиях в глянцевых журналах. Одета в маленькое чёрное платье и чёрные замшевые сапоги без каблука. На шее было что-то невесомое, почти незаметное — какая-то, наверное, бриллиантовая подвеска. Больше никаких украшений. Она улыбалась и вся светилась навстречу собеседнику. Очень коммуникабельная, харизматичная, но в то же время мягкая и женственная, она держалась по-королевски и внимательно слушала. И конечно, я задала ей этот дурацкий вопрос о том, каково ощущать себя самой красивой женщиной в мире. Ей наверняка его задавали 125 раз. Она ответила, что таковой себя не ощущает, потому что понимает: у каждого человека есть своя самая красивая женщина в мире, и все очень относительно.

Ещё помню, как я с другими редакторами газеты «Деловой Петербург» обедала в гранд-отеле «Европа» со знаменитым американским политиком Альбертом Гором — вице-президентом США в администрации Клинтона, в 2000 году он сам баллотировался в президенты, но проиграл гонку. Почему его решил пригласить в Петербург на один вечер наш шведский директор Рикард («Деловой Петербург» принадлежит шведской компании), так и осталось непонятным. Гор прилетел на частном самолете, а на ужине присутствовали еще и пара-тройка отечественных предпринимателей — они заплатили за участие в этом аттракционе неведомую мне сумму. Конечно, за столом велись разговоры на разные темы. Гор говорил поставленным голосом, обладал магнетическим взглядом. Не знаю, где он получил информацию о Петербурге, но удивил и рассмешил он нас историей о Николае Вавилове. Нам, журналистам, петербуржцам, он с чувством рассказал о том, как великий учёный-генетик умер в своем научном центре во время блокады Ленинграда, защищая семена редких растений… На самом деле Вавилов стал жертвой сталинских репрессий, в 1941 году был осуждён и умер в тюрьме. Вот так человек беззастенчиво рассказывал нам о нашей же истории, совершенно не ведая сомнений. Вот эта риторика, построенная на фальши, на лжи, поражала. Мне всегда казалось, что если ты едешь куда-то и общаешься с людьми, говоришь с ними о проблемах или истории их же родины, надо бы серьезно подготовиться.

Ваши интересные материалы из-за рубежа это личная инициатива или командировки? Например, я знаю, что Вы ездили танцевать танго в Ситжес.

Это, как правило, всегда моя инициатива. Я много путешествую, останавливаюсь в разных интересных местах, веду колонку об отелях мира. А танцевать я очень люблю и всю жизнь этим занималась. Даже как-то ездила с дочерью в Швецию в один из самых крупных танцевальных лагерей Европы и об этом писала.

Вы даже принимали участие в «Dance Media Party 2014»…

Было очень смешно, потому что, наверное, я подошла к этому не слишком серьёзно — для меня важен был драйв, и от репетиций я всегда получаю громадное удовольствие. А тут была возможность заниматься с профессионалом 10 уроков и в результате создать танец. Хотя бальные танцы я не очень люблю, но мне досталось моё любимое танго. Конечно, бальное, разученное, совсем не то, что настоящее аргентинское танго, которое требует большого мастерства и чувства. Но всё равно было очень здорово.

Расскажите о Вашей поездке в Бразилию.

Это получилось случайно, газета «Деловой Петербург», можно сказать, премировала меня этим туром в августе 2004 года. В Рио-де-Жанейро гид мне рассказала, что здесь живёт русская балерина, ей за восемьдесят, в России она не была после Второй мировой войны и на родине о ней ничего не знают. Естественно, я вцепилась в гида мёртвой хваткой — не могла упустить возможность встретиться с таким человеком и написать о её жизни и судьбе. Бывают моменты в профессии, когда ты понимаешь, что вот тебе улыбнулась необыкновенная журналистская удача — ты нашёл удивительного человека, о котором ещё никто не писал. Меня сразу предупредили, что она может не согласиться вспоминать и рассказывать о своей жизни. Но получилось наоборот, она рассказывала всю ночь, с невероятными подробностями.

Евгения Федорова (донна Женя, как называли её в Бразилии) закончила хореографическое училище в Киеве в 1941 году, когда в город вошли немцы. Она танцевала в Киевском театре, а потом была угнана в Германию. У этой удивительной женщины (она умерла в 2009 году) была совершенно фантастическая жизнь с невероятными встречами, перипетиями, переездами, приключениями. Она танцевала в лучших театрах мира и в результате обосновалась в Бразилии, где фактически создала классический балет, собственную школу и получила награду от президента страны.

Наверное, это был мой самый интересный материал. Делала его для журнала «Стильный Петербург» — я тогда была редактором этого проекта «ДП». Кстати, это издание так и осталось не переведённым в электронный формат. У нас вообще беда с журналистскими архивами — начало нашей свободной прессы, газеты и журналы, например, 90-х годов вообще отсутствуют в интернете. Они потеряны для истории российской прессы нового времени, потеряны для студентов и всех, кто изучает этот период. Например, газета «Час пик» — а ведь она была необычайно интересна в то время, за ней очереди в киосках стояли. Там работали ещё те журналисты старой закалки, которые учили меня да и всех, кто сегодня работает в журналистике больше 10 лет. И они умели писать потрясающие тексты, они владели всеми образными средствами языка, как нынешним молодым и не снилось. И им было, что сказать людям, несмотря на то, что все они вышли из пропагандистской советской прессы. Это удивительный феномен и, мне кажется, только наш, отечественный. Я очень благодарна тем людям, с которыми работала в «Час пик», они меня многому научили.

Какое, на Ваш взгляд, определяющее личностное качество в профессии журналиста?

Наверное, любопытство, не проходящий интерес к чему-то. Когда не интересно, невозможно быть журналистом, невозможно задавать «правильные», интересные вопросы, общаться с человеком. Все другие качества мне кажутся менее важными. Даже умение писать второстепенно. Конечно, здорово это уметь, но, во-первых, это умение развивается, во-вторых, в новостной журналистики существуют определённые модели построения новостного текста. Я не знаю, можно ли зайца научить курить, но человека с интеллектом, который хочет научиться писать, можно научить делать информационные, новостные материалы. А вот особый стиль, чувство юмора, ирония, умение анализировать — это все зависит уже от самого человека, от склада личности, это ему дано или не дано.

Какое качество абсолютно неприемлемо?

Снобизм. Когда человек относится свысока к кому-то, вряд ли он может стать хорошим журналистом. Мне кажется, толерантность — очень важное качество. Когда человек сноб, он не может быть толерантным, он в плену своего высокомерия или сознания того, что он лучше кого-то. Для журналиста это совсем неприемлемо.

Расскажите о своей работе на телевидении

Я работала в двух программах в конце 90-х годов. Одна из них была о животных — называлась «Страсти-мордасти». Никогда не считала себя любителем животных, но благодаря этой программе узнала массу интересных вещей.

Оказывается, Петербург населяет множество всяких зверей, экзотических, в том числе. Мы снимали варанов и плюющихся кобр в тогдашнем частном зоопарке на Московском вокзале, самого большого кота Петербурга — он жил в коммуналке на Петроградской и был настоящим Бегемотом. Жильцы сами нам сообщили о своем замечательном питомце — его всей квартирой кормили, он был невероятных размеров и лапки на пузе у него не сходились. Когда мы с оператором вошли в квартиру, то где-то вдали из-за угла коридора сначала показалась огромная морда, а потом он помчался в нашу сторону, топая, как конь. Снимали на разных кошачьих и собачьих выставках, обезьян из шоу, которое тогда показывали в Гигант-холле. У этой парочки были денежные имена, а мальчик по имени Доллар с удовольствием пил пиво из бутылки. И на мой вопрос, а не станет ли обезьяна алкоголиком, дрессировщик справедливо заметил — сама-то она за пивом не пойдет и в очередь к ларьку не встанет. В общем «Страсти-мордасти» были веселыми и познавательными.

Работала я и в программе «Клуб Красная перчатка» — она позиционировалась как светские новости культурной столицы. Были там разные неполитические сюжеты. Запомнился один, когда мы снимали лохотрон — фальшивую лотерею у метро Черная речка. Кончилось это чуть ли не плачевно. Меня средь бела дня оттеснили от оператора крепкие парни в золотых цепях, окружили и один сказал мне: «Ну что, коза…». И сердце мое ушло в пятки! На помощь пришла продюсер Елена Берновская, которая решительно и громко заявила, что сейчас она вызовет охрану, которой у нас не было. Вообще работа на телевидении в девяностые годы была очень интересной, потому что телевидение тогда ещё было свободным, настоящим, не такой пропагандистской машиной, как сейчас.

Во время кризиса 1998 года многие программы закрылись, и я снова оказалась в газете — в 2000 году я пришла на должность редактора в «Деловой Петербург». И следующие девять лет были золотыми временами! До очередного кризиса, после которого я уже начала работать редактором спецпроектов (приложений) в петербургском «Коммерсанте». Я и сейчас в «Коммерсанте», чему очень рада.

Вопрос существования свободной прессы всегда остро стоял, как и вопрос о свободе слова… Можно ли сегодня говорить что этого нет? Вообще, на Ваш взгляд, общество правильно интерпретирует эти понятия?

Не скажу ничего нового, но со свободой прессы и свободой слова дела у нас обстоят все хуже, хотя, конечно, сказать, что этой свободы нет вообще, нельзя. Есть независимые СМИ, есть канал «Дождь» в конце концов, есть яркие публицисты на «Эхо Москвы», в «Газете.ру». Удручающая ситуация с телевидением, которое превратилось в средство развлечения и промывания мозгов. Учитывая размеры нашей страны и слабую компьютеризацию, огромное количество людей черпают информацию только из телевизора, которое есть теперь даже в медвежьих углах. Отсутствие конкуренции на рынке СМИ, конечно, влияет на контент. Получается, что у человека нет выбора. Он задавлен государственными каналами, желтой развлекательной прессой и в массе своей люди не понимают, кому верить, зачем верить, и где правда, а где — манипуляции. Они не хотят ни в чем разбираться — это ведь труд не каждому по силам. К тому же сужается информационное поле — исчезают прежние СМИ, новые не появляются. Но тем не менее, мне кажется, что это неправильно, когда СМИ просят поддержку у власти, как это происходит с газетами «Вечерний Петербург», «Смена» и «Невское время». Да, я сочувствую коллегам, оставшимся без работы — я тоже знаю, как это тяжело. Но по сути, не бывает оплаченной свободы. Она появляется только тогда, когда есть независимость и стимул не получать, а зарабатывать.

Фото: Анастасия Лисицына

Интервью: Маша Шмаша

Мейк: София Расова

Выражаем благодарность ресторану Счастье на Исаакиевской Площади