Саша Даль — группа Фрукты

«Фрукты» — те счастливчики, которым повезло стоять в стороне и у нас получается это делать. Мы, вроде как, и внутри шоу-бизнеса, но их законы на нас вообще не действуют, они с нами не работают»

Саша Даль — солистка, создатель, художественный руководитель, продюсер и директор коллектива рассказла, как стать самой востребованной кавер-группой в России, какие невидимые обывателю сложности преследуют музыкантов и в каких специалистах нуждается индустрия больше всего.

Вы создатель, художественный руководитель и директор. Как принимаются решения?

За кем-то должно быть последнее слово и оно, обычно, моё. [смеётся] А так, мы делаем всё вместе.

Конфликты случаются?

Конечно, это же семья, мы уже долго вместе и, как в любой семье, бывают ссоры и перемирия. Ссориться не очень хорошо, но зато мириться приятно, после этого бывают самые классные концерты.

Организаторская работа наверняка съедает огромное количество времени для творчества.

Мне кажется, что мой самый главный талант — организовывать. Всё остальное: музыка, продюсирование как таковое, дирижирование (у меня есть дирижерско-хоровое образование) на втором месте. Благодаря моим способностям к организации, иногда я даже не замечаю, как делаю какие-то вещи. К тому же, всегда есть помощник, администратор который приводит в исполнение то, о чем я договорилась. То, что я обычно делаю за час, другие, например, делают за двое суток. Это не в укор. Просто я привыкла сразу выполнять задуманное и, мне кажется, для организатора это самое главное. Какое бы ни было дело: дозваниваться кому-то, написать песню, выбирать костюмы. Нельзя даже часть работы откладывать на завтра. Если ты сегодня пошёл, значит, ты сегодня это сделал. Такая позиция была у меня изначально, поэтому я и организатор.

У меня сложилось впечатление, что Вы живёте «Фруктами». Например: дарите себе на день рождения барабаны для барабанщика, даете по ночам интервью на радио за всю группу, вы даже все вместе жили в Москве.

Я очень часто дарю себе на день рождения какие-то подобные вещи: ушные мониторы для всей группы, перкуссионисту — ботинки, рубашки, барабанщику — барабанную установку, Мими — платья [смеётся].

В этом году, кстати, уже мне наш гитарист подарил укулеле. Всегда мечтала и всё время пытаюсь научиться играть на гитаре. В детстве как-то не задалось, гитара была ужасная и может это как-то повлияло. В итоге окончила музыкальную школу, по классу фортепиано, потом училище, институт. Струнный инструмент так и не освоила, и вот мне его подарили. Вероятно, Алеша (гитарист) решил, что чем меньше инструмент, тем скорее я научусь играть [смеётся]. Удивительно, но укулеле действительно всегда под рукой, и перед сном я, так или иначе, 2-3 аккорда да сыграю.

Поначалу мы жили вместе в прямом смысле, но ждать пока семь человек примут душ не очень удобно. Снять квартиру, где три ванных практически невозможно. Только из-за этого разъехались, а так, мне кажется, все бы так и жили. Ну и конечно жёны тоже препятствие небольшое [смеётся].

Да и сложно жить на два города.

Если без шуток, все уже практически перебрались. В связи с этим, я очень давно хочу устроить праздник именно семьями. Не просто собраться, мы и так видимся каждый день. К тому же, пока мы существуем, количество детей на группу увеличилось вдвое.

Существует жизнь в отрыве от группы?

Понятно, что группа — значимая часть моей жизни, и нам очень повезло заниматься тем, что приносит удовольствие. Возможно, мы бы не уделяли работе столько времени, если бы это была не музыка. До 18.00 работаем и ни минутой больше. Естественно, у нас не может быть нормированного графика и каких-то четких границ: жизнь — работа. Тем не менее, я обожаю своих друзей. Слава богу, их много и все они в разных, но околотворческих сферах. Помимо музыки, потому что не могу этим не заниматься, я, например, помогаю организовывать фестиваль независимого кино «2morrow» в Москве. Ольга Дыховичная и Ангелина Никонова проводят его уже около восьми лет. А сейчас они открыли киношколу, в которой я мечтаю учиться. Мне каждый день приходят задания от них, я читаю, иногда даже начинаю что-то делать, но никогда не успеваю дослушать до конца даже одну из лекций. Это моя самая большая грусть, потому что кино, как мне кажется, мое второе я. Думаю, уже где-то на пенсии, когда не смогу «выползать» на сцену, буду писать сценарии.

Не играть?

Играть нет. Глядя на то, что делают мои друзья-актеры, я понимаю, что у меня нет и толики таланта к этому. Только если сыграть саму себя — это же наверняка может каждый. Ничего интересного в творческом плане для меня в этом нет. Только «just for fun» и «Мама, смотри, я снялась в кино!» А сценарии писать — моё. Уже есть масса подходящих историй. Сегодня очень мало фильмов о музыкальном мире, о том, что происходит за кулисами. Ни в одной стране мира нет такой «культуры корпоративов» как у нас. Мечта — написать именно об этой закулисной жизни артистов. Все, и тут нечего скрывать, зарабатывают исключительно корпоративами. Люди готовы отдать всё, последние деньги, за то чтобы любимая группа приехала выступить. Мы видим столько историй, которые вообще никогда не придумать! Что случается, какие финты выкидывают гости, какие невероятные вещи делают организаторы —это просто кладезь фраз, персонажей. Это как «удивительный мир кино», так у нас удивительный мир корпоративов.

Вы отказывались когда-нибудь от выступлений? Что может быть причиной?

Бывало и не раз. Например, мы не будем играть в бане. Нам, по сути, все равно, место нисколько не унижает, просто там невозможно находиться технически. У нас акустические инструменты, которые очень и очень хрупкие. Они имеют свойство портиться. Ниже восемнадцати градусов на улице — гитара начинает «плыть» и сначала ты просто фальшивишь. Меньше пятнадцати градусов — может пойти трещина. Не говоря уже о саксофоне, который просто пролетев самолетом и, казалось бы, находясь в салоне, всё равно по прилету иногда “даёт о себе знать”. Это даже более хрупкие штуки, чем человеческий организм. Особенно контрабас. Вводит в заблуждение то, что он большой, а это самый хрупкий инструмент из всех, которые могут быть, самый капризный. Сегодня он звучит, а завтра нет, причём в одних и тех же руках, на одной и той же площадке. Мы «живой» коллектив, поэтому не выступаем только там, где нет специальных условий.

Перед новым годом начался этот сыр-бор с курсом валют и у артистов было мало работы, ёлок. Мне звонили, предлагали на улице выступать, и я отказывалась. Чему все очень удивлялись: «Ничего себе, какие вы стали». А у нас попросту нет «минусовок».

Самым серьёзным испытанием в этом плане, как это ни смешно, стала «Новая волна», где была договорённость с организаторами, что мы будем полностью звучать вживую, они были заинтересованы в этом. Смысл нашего участия был не в том, чтобы выиграть. У меня были свои причины, я хотела, чтобы музыканты пообщались с Александром Ревзиным, представителем ещё старой гвардии сценических режиссёров. Я имею в виду телевизионных режиссёров, которые очень круто работают именно с артистами. Так как Александр Давыдович, этого не делает никто. Он творит невероятные вещи. Для меня было очень важно, чтобы «Фрукты» это увидели. И они действительно влюбились в него.

Это шоу, а мы яркий коллектив. Все очень хотели, чтобы мы принимали участие. В итоге, всё было с точностью до наоборот. За неделю до эфиров сказали: «Ребята, извините, но это вообще нереально. У нас прямой эфир, у нас нет такой технической возможности». Нас просто поставили перед фактом. Но поскольку, как мы помним, у меня неплохие организаторские способности и интуиция, я всегда заранее продумываю f*ck up-ные ситуации [смеётся]. Взяла и одну из наших репетиций записала — те три песни, на всякий случай. Не помню точно, но скорее всего я даже не предупредила тогда музыкантов о том, что мы сейчас записываем. Потому что они могли бы вполне встать на дыбы и мы никуда бы не поехали. Конечно, уже там все меня благодарили, так как две недели работы не ушли коту под хвост. Было бы обидно.

Мы уже были «внутри» захватывающиего процесса, а «Новая Волна» это своеобразный музыкальный лагерь. Это классная штука и советую всем музыкантам, которые смотрят критично на подобные конкурсы, попробовать. Очень круто переживать этот подготовительный период, это самое интересное и самое важное. Вы можете даже отказаться участвовать за день до конкурса [смеётся]. Тогда, конечно, вы всех подведете, но в любом случае полезно пройти эту школу. Это был единственный инцидент, когда мы так перенервничали. Что самое забавное, задачей местных техников было всего лишь включить четыре микрофона, когда мы выйдем на сцену. Так вот, из четырех два были выключены. Пели вдвоем с Мими, микрофон контрабасиста не работал, как и гарнитура гитариста. Напомню, что это конкурс. Люди нас оценивают по тому, как мы поём.

Это вопрос о техническом уровне в общем. Сейчас больше всего необходимы профессионалы в технической сфере. Люди часто не понимают, что от них требуется. То есть, они устраиваются и им кажется, что быть техником — это раскручивать провода. Они вообще не сведущие в каких-то тонких моментах непосредственно выступления.

Может всё банально упирается в деньги и, как следствие, нет технических возможностей?

Понимаете, для того, чтобы играть музыку, чаще всего вообще ничего не надо. Если организаторы говорят: «Нужно, на всякий случай, всё», в этот момент оказывается, что в нашей стране есть абсолютно всё техническое оснащение. Всё можно довезти. Взять те же самые микшерские пульты, в большинстве случаев звукорежиссёры видят их впервые. То есть они не занимаются самообразованием, не ездят на мастер-классы за рубеж — нет никакого развития. Это очень важно. Так же и у музыкантов. Учишься в вузе, а потом сидишь дома и целыми днями пашешь. Ты просто все время играешь, все время новую музыку. То о чем твой учитель даже не слышал. Точно также и в любой другой профессии. В нашей стране как-то так принято: получил образование — всё, теперь зарабатываешь деньги и не важно, что ты остался на базовом уровне.

Например, у меня был такой год, когда я поступила сразу в три вуза. На факультете кино и телевидения, где я проучилась всего два месяца, была информатика. Соответственно, сначала нам показывали как подключать компьютер. На коробке, где были обозначены “вход” и “выход”. У них просто не было компьютеров. Дикость.

Ни одного?

Да, представьте коробку, в ней дыры, они подписаны [смеётся]. Наверное, такой подход действительно отбивает всякое желание учиться. Университет Профсоюзов отличался. Я поступала туда на звукорежиссуру, тогда мне было это очень интересно. Не знаю, что там сейчас происходит, но когда я пришла, была поражена: они делают всё, чтобы человек хотел учиться. Уже другой вопрос, что преподаватель мог сказать: «Когда ты с этой штукой разберёшься, научи меня» — говоря о каком-то синтезаторе. Но это и не важно, учитывая, что синтезатор был [смеётся].

С основной причиной отказов разобрались. А как Вы отреагировали, когда предложили играть на похоронах?

Ну нам не то что бы предлагали, у нас до сих пор… скажем, мы ждём звонка [смеётся]. Я шучу, конечно. Очень давно мы познакомились с прекрасным известным ресторатором, который в нас влюбился. Во второй или третий раз выступали на его дне рождения, и он сказал, что есть мечта. Хочет, чтобы мы пели на его похоронах, и обязательно укажет это в завещании.

После этого наступает очередной его день рождения, и мы понимаем, что он не позвонил. Предложение как-то еще сильнее заставило заволноваться. Оказалось, он уезжал за границу, и мы естественно выдохнули: очень рады, живите долго! [смеётся]

Какие ещё нетипичные предложения поступают? У Вас огромный опыт, продюсерский в том числе.

Не рассказать истории круче, чем рассказывают всё время Потап и Настя. Как они вышли выступать и удивились пустому залу, на что им ответили, что шиншиллы, для которых их пригласили, здесь и можно начинать. В это время другие артисты в разных залах развлекали остальных гостей этого мероприятия, детей и взрослых. Если честно, зная Потапа, он мог немного преувеличить. Мне вообще кажется, что он отчасти сказочник. У него хорошее креативное мышление, поэтому ему и удается так круто продюсировать [смеётся].

Наши приключения всегда связаны с контрабасом. Хлебнув горя в этом смысле, всегда перезваниваем и просим организаторов сфотографировать инструмент. Недавно нам прислали фото, где видно, что контрабас стоял в каком-нибудь театре, как декорация или реквизит. Даже просто пыль не потрудились стереть, чтобы нас не пугать [смеётся]. Там видно, что гриф очень далеко расположен от струн и на этом инструменте просто невозможно играть. Казалось бы, в каждом городе России до сих пор существуют филармонии, причём джазовые филармонии, где эти инструменты обязаны быть. Но, видимо, какие инструменты — такой и джаз у нас в стране [смеётся].

Или организаторы тупо поленились?

Во-первых, есть стики, который сейчас появился и у нас. [Прим.: стик или стик Чепмена — струнный музыкальный инструмент со звукоснимателями, разновидность электрогитары.] Я 5 лет мучилась и уговаривала Костю взять его в руки, объясняла, что это круто смотрится, это классно. А он говорит: [парадирует хриплый голос Дона Корлеоне] «Это не серьезно!» Ну естественно, потому что контрабас огромный и на девчонок производит впечатление. Все хотят с большой скрипкой сфотографироваться, а Костя принимает это на свой счёт [смеётся]. Он, конечно, переживал, но в итоге согласился. Мы смеёмся, что наконец приобрели стик, который возможно взять с собой в самолёт (и то, мы только сейчас это проверим) вместо контрабаса, который не может перемещаться по воздуху вообще. Остальным инструментам можно купить место в самолете, и приходится это делать, потому что в багажном отделении неподходящая температура. А сейчас правила нашего «любимого» Аэрофлота ещё ужесточились, и они просто не пускают с инструментами на борт.

Даже если выкупили место? Как артисты передвигаются по миру каждый день?

Это очень важная тема. Я всё время думаю, почему все артисты мира не объединятся и не устроят бунт. Почему нельзя сделать какой-то маленький отсек с оптимальной температурой? Все будут с удовольствием сдавать. Нам говорят, что в самолётах предусмотрено отдельное пространство и забирают инструменты. Но службы которые, загружают самолёт… Ты потом открываешь чехол, а гриф отпал от гитары. Нормальная гитара стоит, особенно с нынешним курсом, 300 тысяч рублей — дороговатый «концерт» каждый раз. Если кто-то хочет стать знаменитым среди музыкантов, самое большое, что можно сделать — это решить этот вопрос. Прославишься навсегда [смеётся].

Не так уж и много музыкантов в России стремятся выступать живьём, может, поэтому никого это не волнует.

А какая разница? Точно такие же условия у европейцев, американцев и так далее. У всех всегда проблемы. Есть специальные кофры, но нет каждый раз гарантии, что инструмент доедет. Недавно нам вернули кофр, погнутый внутрь, он касался гитары. Конечно можно сделать цинковый [смеётся]. Я, вместе с нашими администраторами, трачу большее количество времени, объясняясь с организаторами. Они не могут понять, как такое может быть, не верят и не понимают, зачем покупать билеты. Все в шоке каждый раз. Причём каждый раз заново. Это русская черта — всё время забывать о плохом и потом вспоминать об этом снова [смеётся].

Забудем о плохом. Расскажите, как поживает пластинка «Фруктов».

По этому поводу мы шутим, что когда нам будет лет по 40, сразу издадим альбом из пяти пластинок и назовем его «Избранное» [смеётся]. У нас всё не так как у людей. Мы записываем какие-то отдельные треки, но оформить цельный альбом не получается, каждый раз мучаемся с выбором. Безусловно, и «Вечерний Ургант» оставляет большой след, в том плане, что нам не хватает времени. Каждый день делаем новые треки, каждый день репетируем. Сыграли, забыли, опять новое — и так по кругу.

Я была на концерте Земфиры, и она говорила, что год жизни потратила на подготовку. Мы бы с удовольствием сделали так же. Это наша мечта: не бросая «Вечерний Ургант» иметь время, чтобы просто сесть и полгода заниматься только пластинкой. Сделали бы, мне кажется, даже за 2 месяца, полностью. Но у нас нет этого времени физически. Делаем на репетиции какие-то демо, потом вдруг у нас концерт, быстро делаем к нему аранжировку, а позже она нас уже не очень устраивает, и мы забываем об этой песне. Она вроде есть, но мы уже написали новую. Точно не знаю, но уже есть песен 25, просто не доходят руки. Если бы я не стояла на сцене…

У меня произошла в самом начале «ошибочка» [смеётся]. Я должна была быть просто продюсером группы «Фрукты». Изначально у ребят был некий страх, так как играли unplugged [прим.: без электрических инструментов и усилителей]. Это подразумевает, что ты подходишь очень близко к незнакомым людям. Одно дело, если вы устроили квартирник и зрители пришли вас послушать. Здесь человек пришел поесть, отдохнуть и вдруг вы: «Здравствуйте! А сейчас песня!» Перебороть это всё внутри себя очень сложно. Открою маленький секрет: практически все артисты — социофобы. Как раз поэтому лидером считается самый коммуникабельный. Все артисты боятся людей, боятся кому-то что-то рассказывать и так далее. Я решила, что покажу, как это делается, и начала петь вместе с ребятами. В итоге получилась центром, на котором всё завязано, так не должно было быть. А сейчас это энергетическая завязка и уже сложно представить себе всё иначе. Я уже думала, что нужно поставить певицу вместо себя, чтобы у нас выходили альбомы и что-то происходило. Но сразу все на меня смотрят, мол: «Только не это».

«Вечерний Ургант» наверняка дает многое. Вы работаете с топовыми артистами, это уникальный опыт.

Нам было очень тяжело первые полгода, не предполагали сколько будет уходить сил, времени. Я убеждала ребят воспринимать это правильно: нам всё очень нравится, но нам адски тяжело, тем не менее, это очень крутое шоу, и мы его неотъемлимая часть. Изменить ситуацию мы не можем. Мы можем изменить только отношение к ней. Важно понимать, что это обучение, с огромной стипендией и, плюс ко всему, колоссальный опыт.

Сегодня наш уровень не сопоставим с тем, какими туда пришли. Сейчас нет ни одного стиля, в котором мы не смогли бы сыграть. Когда начинали, мы были поп-рок группой, играли средне. Главной была энергия и подача. Теперь я могу без ложной скромности сказать, что мы один из самых крепких коллективов в нашей стране. Просто потому, что всё потраченное время превращается в качество.

Вы вообще предполагали, что так всё сложится? Что группа, выступающая в вечернем шоу, вызовет такой интерес у зрителей? «Фрукты» как раз не типичный для российского телевидения музыкальный проект.

У нас нет такой музыкальной культуры в принципе, нет понятия «музыканты». Все знают только Оганезова, который играл в таких же шоу и стал известен благодаря таким форматам. У нас не ходят в джаз-клубы, как это происходит во всем мире. Как можно слушать джаз и не понимать, что если человек играет импровизированное соло, то нужно после этого аплодировать? В съёмках бывают моменты ожидания, и мы играем какие-то песни, общаемся с публикой. У нас все хлопают на первую долю, и мы постоянно учим людей, которые приходят на шоу. Всегда пытаемся объяснить, почему надо на вторую — просто попробуйте, как начинает двигаеться ваше тело.

Проблема лежит на поверхности. Например, я, стыдно сказать, узнала, что существует джаз в 16 лет. У меня дома все слушали поп-музыку. Тогда не было интернета и было «одно сплошное телевидение». И в музыкальной школе, так уж получилось, что не было вообще никого, кто бы мне подсказал что-то. У меня хорошее, крепкое и очень классическое образование. Соответственно, только когда я стала участвовать в каких-то конкурсах, лет в 14-15 лет, увидела, что люди исполняют неизвестную мне, «странную» музыку. Естественно, я знала Уитни Хьюстон, но полюбить Уитни Хьюстон так, как любила на тот момент Шопена, не могла. Потому что опять-таки у меня не было никакого «багажа». «Дыщ and I » — это да, это всё здорово, но у меня почему-то не возникало желания узнать о том, кто она такая и какую музыку слушает. Поэтому, мне кажется, уже в детском саду можно давать какие-то основы, что-то интересное ставить. Чтобы дети знали, кто такой Майкл Джексон, Стиви Уандер, чтобы у них просто была такая возможность. Я как депутат говорю, ё-моё [смеётся].

Но Вы говорите правильные вещи.

Я говорю эти правильные вещи, как музыкант. Но, опять-таки, в нашей стране, придет кто-то из правительства и поставит худсовет, как это сейчас было с СРО.

[Прим.: СРО — Саморегулируемая организация. «Госдума приняла в первом чтении законопроект «Об основах деятельности по организации и проведению зрелищно-развлекательных мероприятий в Российской Федерации», призванный отрегулировать индустрию концертов в стране. Согласно законопроекту, организовывать концерты в залах площадью более 400 кв. м смогут лишь те, кого приняли в отраслевую «саморегулируемую организацию» СРО, насчитывающую не менее 50 членов. Каждый из них должен будет платить ежегодные членские взносы (в первоначальной редакции закона — 150 000 рублей). При этом каждого могут принять, а могут и не принять в СРО» — цитата из открытого письма музыкантов в Госдуму.]

Я горжусь, что это и с моей легкой руки, вместе с замечательной Леной Грачёвой — ярой активисткой и директором Веры Полозковой, были собраны все эти подписи за отмену законопроекта. Всё вело к монополии. Люди уже хотят забрать «под себя» абсолютно всё, как телевидение и радио. Там союз «по интересам», у всех есть свои определённые цели. Есть одни, которые создают нечто, они всегда пытаются отдать и ищут возможность, а есть другие, которые хотят зарабатывать, но не создают. Они делают так, чтобы всё проходило через них. Вот если бы эти люди пошли в какую-нибудь партию, в любую — «Единая Россия»; или к Жирику — там все сумасшедшие, но можно и туда. Да мне наплевать от какой партии будут проходить законы, направленные на то, чтобы в нашей профессиональной среде что-то менялось. То, что происходит на телевидении, и так далее — у нас всё стоит, мы 90-е. Спасибо Ване и Константину Эрнсту, которые позволяют нам делать то, что мы делаем в рамках программы. Это уже сдвиг, мы ужасно рады, что есть возможность играть такие разные, не звучавшие ранее у нас на ТВ вещи.

В любой другой стране это бы использовалось музыкантами как пособие для расширения кругозора, изучения музыки. Поскольку нам приходится играть очень много, мы постоянно ищем что-то новое. Мне кажется в наших группах в соц. медиа могли бы быть не только поклонники нашего творчества, отдельно взятого музыканта или люди которые просто любят музыку, но и музыканты. Хочу, чтобы это было и неким музыкальным сообществом, где просили бы ноты, риф, спрашивали, где взяли и просили записать, писали бы спасибо, что открыли для них этот коллектив, исполнителя. Так происходит во всём остальном мире. У нас всё по-другому, потому что все музыканты «варятся» в своем кругу, опять нет какой-то культуры, общих интересов. Я знаю музыкантов многих групп. Кто играет у Ёлки, а кто у Басты. Это какие-то разные люди, вращающиеся каждый в своем небольшом мире. Да, мы пересекаемся и друг друга знаем, но для развития важно, чтобы мы все собирались, обсуждали наши общие интересы, проблемы. У нас нет тех же фестивалей, слетов. Фанера 90-х уничтожила абсолютно всё.

Так же всё упирается в менеджмент и профессиональный уровень. Многие классно играют и как раз пытаются делать что-то новое, но не много тех, у кого есть необходимые организационные способности, тех в ком всё соединено. Вспомним Антона Севидова, он сам себе техник, аранжировщик, пиарщик, сам общается со всеми, держит коллектив, выдает зарплату и, грубо говоря, сам себе делает стрижку. Да, есть помощники, но в основном рулишь всем сам. Я бы с удовольствием взяла на работу каких-то людей, которые бы мыслили со мной в одном ключе и делали работу, на которую не хватает времени. Профессионалов, которые бы сказали: «Смотри Саша, мы бы могли снять ваш концерт вот так». Просто пришли и сказали. Я заплачу за это деньги. Люди, ау! [смеётся] Только моя сестра мне приносит какие-то предложения в этом плане…

По-моему уже пошла какая-то исповедь о наболевшем [смеётся].

В этом ведь и смысл. Очень часто интервью строятся вокруг деталей личной жизни, а хочется взглянуть изнутри на Вашу работу.

Моя личная жизнь вряд ли кому-то интересна. Если я буду как Вера Брежнева, то тогда всем станет интересно [смеётся]. И пока я музыкант, я так счастлива.

Есть замечательный фильм «Джиа» с Анжелиной Джоли в главных ролях. Где героиня говорит: «Я бы хотела отойти в сторону. Но где эта сторона и как в ней стоять?». Я прекрасно понимаю, о чём она говорит. «Фрукты» — те счастливчики, которым повезло всё-таки стоять в стороне и у нас получается это делать. Мы, вроде как, и внутри шоу-бизнеса, но их законы на нас вообще не действуют, они с нами не работают. Мы просто классно делаем своё дело и из-за этого очень востребованы. Из-за этого к нам приходит огромное количество людей на концерты. При том, что по началу, когда мы объявляли, что у нас концерт, люди думали, что будем играть приблизительно то же, что и во время выхода гостей. Не знали, что мы классно делаем каверы очень популярных вещей. Успех концертов — это наработанное нами сарафанное радио, а не «Вечерний Ургант». Сначала пришло 300 человек, в следующий раз 700, потом 1300, а на последнем концерте было уже 2000. Люди рассказывают друг другу, берут с собой друзей. Очень приятно, что есть цепная реакция, что мы заслужили это. Когда зритель голосует рублём, это самая правильная из возможных схем развития артистов. Нас, кстати, часто спрашивают, почему нет такого глобального рвения сделать диск. Мы дарим свою музыку на концертах. И жутко приятно, когда уже на третьем концерте все подпевают новые авторские песни. Вот это волшебство.

Когда пишете песни, задумываетесь о их будущей популярности?

Никогда. Если нравится, сразу делаем аранжировки.

То есть, «сейчас такое не будут слушать» — не аргумент?

За эти годы мы действительно добились того, что у нас есть свой саунд. В каком бы стиле мы не играли, всё равно будет слышно, что это «Фрукты». Уже есть некий механизм, при котором мы звучим определённым образом.

А как же формат? Как начинающим исполнителям найти своё?

О формате пусть думают Матвиенко с Пригожиным. И, боюсь, пока они не умрут, нам нужно смириться с тем, что они будут думать об этом формате [смеётся]. А музыкантам нужно думать о том, чтобы то, что играем, приносило удовольствие. Представьте, группа существует уже 5 лет и лично я пою «Volare» 5 лет. Песня у всех на слуху и должна была уже давно надоесть. Мы как-то подсчитали, что в прошлом году было 98 концертов, то есть 98 раз точно её сыграли. Вчера я её пела. Нужно каждый раз умудриться сыграть её так, чтобы тебе было классно. Я всегда танцую искренне, мне действительно хорошо и я отдаю эту эмоцию залу. За это нас и любят корпоративы, хотя для таких мероприятий мы самая дорогая кавер-группа страны.

Добиться искренности можно только вблизи с людьми. Зал воспринимается тобой как один большой организм, чувствуется энергетика. У нас тет-а-тет, мы находим общий язык и пытаемся быть на одной волне. Концерт делается как общая композиция. Это медитация и если всё получается, чувства ни с чем не сравнятся, как первый секс с любимым человеком, только троекратно.

Interview: Маша Шавель

Photo: Павел Хорольский

Producer: Соня Майкро

Style: Настя Ник

Hair/Make-up: Ваня Вороньков

Clothes: LENA MAKSIMOVA

Location: Котофот | Фотостудия Василия Казимирова